«Король на войне»

Издательства «КоЛибри» и «Азбука-Аттикус» представляют книгу Марка Лога и Питера Конради «Король на войне. История о том, как Георг VI сплотил британцев в борьбе с нацизмом» (перевод Татьяны Камышниковой).

Радиообращение Георга VI к британцам в сентябре 1939 года, когда началась Вторая мировая война, стало высшей точкой сюжета оскароносного фильма «Король говорит!» и итогом многолетней работы короля с уроженцем Австралии Лайонелом Логом — специалистом по речевым расстройствам, сторонником нетривиальных методов улучшения техники речи.

Вслед за «Король говорит!», бестселлером New York Times, эта долгожданная книга рассказывает о том, что было дальше, как сложилось взаимодействие Георга VI и Лайонела Лога в годы военных испытаний вплоть до победы в 1945 году и как их сотрудничество, глубоко проникнутое человеческой теплотой, создавало особую ценность — поддержку британского народа в сложнейший период мировой истории. Авторы этой документальной книги, основанной на письмах, дневниках и воспоминаниях, — Марк Лог, внук австралийского логопеда и хранитель его архива, и Питер Конради, писатель и журналист лондонской газеты Sunday Times.

Предлагаем прочитать фрагмент книги.

Через несколько дней после Дюнкерка прошла уже совершенно другая эвакуация, на этот раз из Норвегии. Когда немцы вошли в страну, шестидесятишестилетний король Хокон и его сын, кронпринц Улаф, бежали из Осло вместе со всем правительством и большей частью золотого запаса. Они уехали на семьдесят пять миль севернее и скрылись в лесах от немецких военных самолетов, которые всё время их атаковали. Видкун Квислинг, норвежский фашист, поставленный нацистами марионеточным премьер-министром, призывал монарха вернуться в столицу и признать его правительство, но Хокон решительно отказался и предпочел изгнание. 7 июня из порта Тромсё в Британию вышел корабль ВМС Великобритании «Девоншир», который вывез короля, членов королевской семьи и правительство. Георг VI и Хокон были близкими родственниками: женой норвежского короля была тетка Георга, Мод, дочь Эдуарда VII; она, впрочем, даже после коронации Хокона в 1905 году часто и подолгу жила в особняке Эпплтон-хаус поместья Сандрингем. Мод умерла в 1938 году в лондонской больнице, и Георг вместе с Хоконом шел за ее гробом, когда его отправляли в Норвегию.

Хокона разместили в Букингемском дворце, по соседству с Вильгельминой Голландской, тоже пока еще жившей там. Дочь Вильгельмины Юлиану, ее мужа Бернхарда, и двух дочерей поселили там же на несколько недель до отъезда в Канаду. Звукоинженер Би-би-си Вуд вспоминал, что король, называя всё это «нашествием иностранных родственников», как-то пожаловался ему: «Самому сегодня спать негде».

Прибытие норвежской королевской семьи и опасения насчет возможного вторжения в Британию поставили на повестку дня вопрос об обеспечении безопасности Виндзоров. Уже поговаривали о том, чтобы отослать принцесс Елизавету и Маргарет в Канаду, по примеру других аристократических семей страны, но королева решительно заявила: «Дети не покинут страну без меня. Я не покину страну без Короля. А Король не покинет страну никогда». Поэтому сестер разместили сначала в особняке Роял-лодж Большого Виндзорского парка, а потом в самом Виндзорском замке, причем по соображениям безопасности официально было объявлено, что они находятся «в сельской местности». Король и королева тоже ночевали в замке: сначала в убежище, оборудованном под башней Брунсвик, а потом, с начала сентября 1940 года, на первом этаже башни Виктории (или башни Королевы, как ее по-другому называют), специально укрепленной против бомб. Там же они проводили выходные, но в остальные дни недели бронированный автомобиль возил их в Букингемский дворец и обратно, и в кабине всегда лежали противогазы и каски.

Основной целью немецких бомбардировок был дворец, но охраняли его несерьезно, чуть ли не по-любительски: бомбоубежище для королевских особ устроили в бывшей комнате горничных, в полуподвале, обшили его деревом, обложили мешками с песком и поставили ручные насосы. «Первое, что бросается в глаза, — убежище слишком незамысловато», — заметил один журналист, посетивший его в конце года, хотя многие его читатели, у которых не было, как у Логов, надежного подвала и которые были вынуждены прятаться где-нибудь у себя на заднем дворе или в городском убежище, охотно поменялись бы с королевской четой.

Линолеумные полы закрыты коврами, не подходящими ни по размеру, ни по цвету, большой старомодный умывальник, которым когда-то пользовались горничные, открыт всем любопытным взорам. На столе из хорошо выскобленных сосновых досок, придвинутом к стене, когда-то громоздились стопки простыней и полотенец. Теперь же на нем стоит небольшое зеркало, лежат расчески слоновой кости и щетки — он «сделал карьеру» и стал туалетным столиком королевы.

На стенах выцветшие обои в цветочек, самые солидные предметы мебели — два больших дивана и два кресла; их принесли сюда откуда-то из дворца. Они обиты дорогим атласом густо-красного цвета, а диваны такие большие и широкие, что на них вполне можно спать, как на кроватях. На них лежат сложенные одеяла, большие подушки; поодаль от одного дивана поставлен маленький круглый позолоченный столик.

На нем — небольшой поднос с маленьким чайником и двумя чашками тонкого белого фарфора с золотом, украшенными коронами, чтобы, как на прошлой неделе в общественном бомбоубежище, король с королевой могли «спокойно выпить чаю» — хотя здесь они могут заварить его сами, воспользовавшись маленьким электрическим чайником. На столе у другого дивана — пасьянсные карты, бутылки с минеральной водой, стаканы, записная книжка и карандаши, два электрических фонарика, пузырек с нюхательной солью. Тут же домашний, точнее, дворцовый телефон. Окна закрыты тяжелыми шторами и снаружи заложены мешками с песком, но к одному из них ведут крутые деревянные ступени — это запасный выход. Рядом с ним противопожарный насос, ведра с песком и водой, кое-какой саперный инструмент, две керосиновые лампы-«молнии».

Кроме того, в убежище есть большой мощный радиоприемник, похожий на тот, который король слушает в своей гостиной, а его стены и окна непроницаемы для газов. По соседству оборудованы убежища для фрейлин, конюших и вообще для всех, кто находится во дворце; когда звучит сигнал воздушной тревоги, каждый обязан направиться в отведенное ему место.

Только в 1941 году к дворцу пристроили настоящее бетонное бомбоубежище, с газонепроницаемыми помещениями, кухней и санузлом. Безопасность наверху была организована лишь немного более профессионально. Однажды Хокон спросил короля, как дворец защищен от возможного десанта немецких парашютистов. В ответ король нажал тревожную кнопку и вызвал представителя отряда особого назначения — специального подразделения для круглосуточной охраны и, при необходимости, эвакуации королевской семьи. Никто не появился. Выяснять, в чем дело, послали конюшего. Оказалось, что дежурный сержант полиции убедил офицера охраны, что «никакого нападения не будет», а тот распустил своих подчиненных. Когда всё стало ясно, охранники кинулись в сад, где, к удивлению Хокона — и забавляя короля и королеву, — «принялись обшаривать кусты, как будто были на охоте, а не преследовали опасного врага».

Короля очень интересовала работа отряда; как-то он даже назвал его «своей личной армией». Но подобные казусы убедили его, что пора принимать меры и защитить себя. Георг распорядился оборудовать стрелковые полигоны в парках Букингемского дворца и Виндзорского замка, где он с конюшими упражнялся в стрельбе из винтовок, пистолетов и автоматов. Одному из своих гостей король признался, что, если немцы вторгнутся в Великобританию и оккупируют ее, он предложит свои услуги руководителю британского Сопротивления. Королева тоже не отставала, обучаясь стрельбе из револьвера. «Я не сдамся, как другие», — заявила она Гарольду Николсону.

То, что называли тогда «духом Дюнкерка», было, в сущности, решимостью британского народа собраться воедино во времена, когда угроза нависла над всем государством. Но, несмотря на безусловный героизм и чудо спасения, факты упрямо доказывали, что Дюнкерк победой не назовешь. Напротив, в частной беседе со своими министрами Черчилль признавался, что это «одно из самых тяжелых военных поражений Британии за много веков».

Новости всё так же не радовали: 5 июня, на следующий день после речи Черчилля в палате общин, немцы нанесли удар на юге, с реки Соммы, и началась вторая часть французской кампании. Французы храбро сражались на всех фронтах, но противостоять немцам были не в состоянии. Через пять дней Муссолини, союзник Гитлера, все-таки объявил Британии войну — «удар в спину, увы, не неожиданный», как записала Миртл в дневнике.

9 июня немцы начали наступление на Париж, и через четыре дня французская столица была объявлена открытым городом, а правительство страны бежало в Бордо. Утром следующего дня, чуть больше чем через месяц с начала кампании, первые немецкие части вошли в город. В своем дневнике Мирт отразила разочарование, испытанное многими британцами при известии о столь быстрой капитуляции их союзника. «Боши вошли в Париж в шесть утра, — записала она на следующий день. — Мы будто громом поражены: так все надеялись, что французы смогут сдержать их».

Выступая в палате общин 18 июня, Черчилль объявил, что Битва за Францию окончена и вот-вот начнется Битва за Англию. «От исхода этой битвы будет зависеть, уцелеет ли христианская цивилизация, — заявил он членам палаты. — Так давайте же засучим рукава и примемся за работу для того, чтобы, даже если Британская империя и Содружество просуществуют еще тысячу лет, люди всё равно продолжали помнить нас и говорить об этом времени: "То был их звездный час!"»

Последний акт в сдаче Франции был сыгран через три дня, когда в Компьенском лесу было подписано перемирие с Германией. На севере и западе страны устанавливалась немецкая оккупационная зона, остальная территория оставалась «свободной» и уходила под управление французов. Место подписания выбрал Гитлер, потому что именно там Германия признала поражение в Первой мировой войне. Он настоял, чтобы капитуляция была подписана в том же персональном салон-вагоне маршала Фердинанда Фоша, что и в 1918 году. А потом распорядился его уничтожить. «Такого мрачного дня мы еще не знали, — писала Миртл. — О том, что Франция перестала сражаться, я услышала в автобусе, от взбешенного кондуктора, который заявил во всеуслышание, что сделал бы со всеми французами и с Чемберленом. Теперь уже больше некому нас предавать. Мы совсем одни, если и наше правительство сдастся, это означает революцию, и я готова в ней участвовать».

Такое же чувство испытывал и король. «Лично мне легче оттого, что теперь у нас нет ни единого союзника: некому льстить, не перед кем притворяться», — писал он матери. Дороти Ли Сэйерс, известная своими детективными романами, выразила общие настроения в стихотворении «Английская война», опубликованном 7 сентября в литературном приложении к Times:

Восславим Бога за английскую войну —
За серый прилив и хмурое побережье,
За грозный нынешний час,
За весь остров, точно крепость,
Окруженную злобным врагом.