Фестиваль «Золотая маска» завершился в Омске острой сатирой «Самоубийца» театра «Студия театрального искусства» Сергея Женовача по пьесе Николая Эрдмана 1928 года. Несмотря на спрятанный за обшарпанными дверями антураж советской коммуналки, спектакль прозвучал очень злободневно. И если опустить политику, о которой так много рассуждали в своих статьях столичные критики, то, по большому счету, это постановка о жажде жизни и простого счастья «маленького человека» вопреки несправедливости и равнодушию жестокого мира, который был и остается таковым, независимо от времени и исторических обстоятельств. С актером Иваном Янковским, задействованным в спектакле, «Домашняя газета» пообщалась о современном театре и кино, сложности актерских задач и узнала о советах Олега Янковского.
- Иван, как вы охарактеризовали бы своего героя в спектакле «Самоубийца»? Встречаются ли такие типажи сегодня? Почему, на ваш взгляд, это постановка вне времени, несмотря на четкое время и место действия?
- О моем персонаже мало что сказано, и он сам мало что говорит. И это дает возможность интерпретации – и мне, как артисту, и режиссеру. В каком настроении и в каком русле создавался наш спектакль, так мы его и поворачивали. Обычно моего персонажа убирают при постановках, потому что непонятно, кто он. Я могу сказать, что это утомленный вниманием женщин мужчина, который утомляется еще сильнее, не получая этого внимания. Ему и с женщиной несладко, а без нее еще хуже. Такие люди есть, они мне знакомы. Особого разбора роли не было: я выхожу на сцену и получаю удовольствие от работы с партнерами. Не всегда можно сформулировать, о чем и о ком спектакль, но душой ты это чувствуешь и понимаешь, что происходит. Не всегда нужно раскладывать по полочкам – в этом и прелесть: каждый найдет свои параллели, подключит свой ассоциативный ряд. Как говорил Фоменко, критики потом нам скажут, о чем мы ставим спектакль.
- На фестивале в Омске стало известно, что вы репетируете роль Зилова в постановке Евгения Марчелли. Ориентируетесь ли вы на то, что уже сделано по пьесе Вампилова, в частности в кинематографе? Есть знаменитый «Отпуск в сентябре», современная версия «Райские кущи».
- Да, мы приступили к работе над пьесой Вампилова «Утиная охота» в театре Ермоловой. Планируем в сентябре выпустить спектакль. Мы ориентируемся не на того Зилова, а рассказываем историю нынешнего – человека из поколения современных людей. При прочтениях и разборах хорошо понимаем, что хотим сделать и сказать. Получить возможность сыграть такую роль, репетировать с Евгением Марчелли – это большая удача. Но говорить о ней подробно пока рано.
- Согласны ли с мнением, что главное для актера – найти своего режиссера? У вашего дедушки, Олега Ивановича Янковского, в театре был такой режиссер, а в кино не один.
- Безусловно, это важно. Студия театрального искусства – это театр-дом, и, как говорит Сергей Васильевич (Женовач. – Ред.), театр затевается ради компании, которая влюблена друг в друга, очарована друг другом и будет творить, пробовать, ошибаться. Мы, собственно, так и воспитаны, и нам это нравится. Так построена система работы в театре – на выпуске трех поколений, скоро придет четвертое. Если актер верит режиссеру, а режиссер – в актера, то вместе они способны создавать мир для зрителя – это дорогого стоит, нужно стремиться найти такого режиссера. Но нельзя останавливаться, застывать, потому что есть много других режиссеров и надо развиваться.
Сцена из спектакля "Самоубийца". Иван Янковский справа
- В фильме «Янковский» говорилось о том, что Андрей Тарковский в одном из эпизодов фильма «Ностальгия» ставил вашему дедушке задачу сыграть жизнь и смерть в одном кадре. А какая самая сложная задача режиссера была у вас?
- Это непростой вопрос. Мне 26 лет… У Павла Лунгина была задача воплотить Германа, у Михаила Местецкого – сыграть молодежный бунт и в итоге от него отказаться, сделав выбор в пользу нормального мышления и логики. Это образные задачи. А бывает задача выжить на глубине десяти метров под водой в съемках сложной сцены. И это физическая задача. У меня нет рефлексии по поводу того, сложно было или нет. Есть задача – я пытаюсь прийти к ней и буду пробовать до тех пор, пока не получится. Вообще, мы знаем, что поэты и писатели творили великие произведения не от хорошей жизни, не от того, что у них все хорошо, а от внутренней несостоятельности, комплексов и зажимов, неудовлетворенности собой, от обожженности, боли, безответной любви. Поэтому мы всем этим занимаемся, я в том числе. Любой художник, как наш режиссер и наши блистательные артисты, творит потому, что есть что сказать, есть опыт или нет его, но хочется обрести, подумать.
- Олег Иванович давал вам какие-то советы по поводу профессии?
- Если сейчас была бы возможность поговорить, разговор был бы более сознательный и обстоятельный. Потому что в раннем возрасте, на этапе обучения в институте, я понимал, какого масштаба личность передо мной, находился под его влиянием, в хорошем смысле, но не всегда мог задать нужные и точные вопросы. Я расту как артист, у меня появляются роли, предложения режиссеров, и больше понимаю то, что он мне когда-то говорил. Самый главный актерский закон, по его словам, – это «я» в предлагаемых обстоятельствах. Он вообще говорил мне не идти в эту профессию. Конечно, несерьезно. Внутри, наверное, этого хотел. Но понимал, что профессия очень тяжелая, зависящая от многих, часто глупых, факторов – дождя, ветра, самочувствия и настроения. Бывает, пришел на площадку, а мысли о другом. Но нужно взять то, что в тебе сейчас есть, и все это распределить в спектакле, преодолеть себя настоящего. Вот это и есть сложные задачи, о которых вы говорите, - с ними сталкиваешься постоянно. Вообще актерская профессия – это всегда преодоление сложностей, когда даже на репетициях борешься с тем, что у тебя внутри, чтобы не выглядеть жертвой, а быть борцом.
Фото Александра Иванишина и из открытых интернет-источников.
