«Понять эстетику науки»

Нашу серию интервью о книгах продолжает беседа с кандидатом биологических наук, преподавателем биологии и известным популяризатором науки Ильей Колмановским. Беседовала Наталия Демина.

Когда вы научились читать?

Я научился читать, когда мне было года 3, точно до 4-х лет, наверное, это был май 1980-го года. И моя первая книжка стоит на полке – это трилогия Эдуарда Успенского «Гарантийные человечки», «Чебурашка», и… ох, что ж там третье?

«Простоквашино».

Да, вы правы. Вот, и я читал ее, не переставая. Потом я читал всё подряд. У меня лет в 5 или в 6 стали отбирать книги, потому что от чтения начался какой-то тик. Я немножко успокаивался, когда переставал читать.

У меня была рядом с домом библиотека. Это явление районной библиотеки, бесконечно манящее… Я думал, что там, может быть, есть всё, чего не было у меня дома. Мне это очень нравилось.

Я думаю, что я больше любил всё, что связано с литературой. Если бы в этом возрасте я бы читал «Войну и мир», то я пропускал бы войну, а читал бы мир. Я играл в куклы, и для меня были важны человеческие отношения. Но, конечно, я любил, например, романтические приключения – все эти «Айвенго» или жюли верны.

Научпопа для детей такого маленького возраста я не помню, и, когда я подрос, то мне, конечно, очень понравились «Охотники за микробами». Подростком я больше всего любил читать книги типа Эрика Берна (или Эрика Фромма) про то, как устроена жизнь. Я читал всё и классику, и треш: от «Камасутры» до Дейла Карнеги, от Бхагават-гиты до комментариев к Торе. Но, конечно, я очень любил Толстого, Достоевского, Чехова, вот это было для меня главное.

Потом произошло очень важное событие. К 14 годам я перечитал почти всю классику, и вдруг открыл для себя Набокова и совершенно свихнулся. Я перечитывал много раз всё, и это очень сильно определило то, кем я хочу быть. Потому что одновременно это, как на гормонах, отрастило у меня сразу две трудно совместимые «части тела», как и у Набокова. Конечно, они у меня не достигли набоковского совершенства.

Скажем так, если Набоков – это очень высокоспециализированная форма жизни, у которой есть вместо ступни – полноценное копыто и вместо передней конечности – крылья, это такой Пегас, то у меня, наверное, вместо нижней конечности, не пятипалая конечность, а, скажем, четырех- или трехпалая, как, например, у свиньи или у носорога. И у меня нет крыльев, я умею планировать как летучая мышь или как крылан или птеродактиль.

Произошло вот что: я остро почувствовал эстетику науки. И то, как он пишет о насекомых или об исследованиях, о путешествиях, или как он пишет о гуманитарных исследованиях, о Чернышевском, об архивных исследованиях, навсегда совершенно лишило меня покоя. Так вышло, что я тогда много времени проводил в музеях, например, в Париже и в Лондоне, торчал там подолгу. И для меня музейное дело навсегда стало важным. И Музей науки, и естественнонаучный музей с чучелами и с бабочками.

Необычная роль Набокова как популяризатора науки! Никогда его в таком свете не рассматривала.

И он, наверно, в некотором смысле оскорбился бы. Тем не менее.

Еще была другая вещь. В 11 классе я познакомился с идеями Льва Выготского про человека и понял, что можно быть ученым и заниматься человеком. Я увлекся психологией Выготского и Виктора Франкла. И я решил, что я хочу быть таким ученым, который исследует самого человека. Хочу, как и все мои кумиры, получить естественнонаучное образование. Поэтому пошел на биофак МГУ, выбрал там самую классическую кафедру «Зоология позвоночных» и занимался эволюцией позвоночных, сравнительной анатомией и происхождением человека.

Причем ребенком я думал, что хочу заниматься поведением животных, но в университете я взялся за скелеты и мышцы, потому что это более твердая наука. Наверно, это самая точная из исторических дисциплин, которая касается истории жизни на Земле. Потому что там есть кости, есть палеонтологическая летопись. Параллельно я занимался поведением животных, но скорее как хобби, ездил в экспедиции. Но думаю, что уже отдельная история.

И я разучился читать! Во взрослом возрасте я практически перестал читать, кроме как по работе. У меня есть особенность быстро выжать из книги нужное, быстро понять, что и про что. Но я практически перестал читать для себя, для удовольствия, для какого-то обогащения. Поляки называют это повторным аналфабетизмом (Analphabetismum), когда ребенок сначала не умеет читать, а потом взрослый уже не умеет читать.

И сейчас я снова открываю для себя чтение. Иногда заставляю себя, иногда дисциплинирую. Это как пойти на лыжах, я знаю, что удовольствие настанет прямо через пару десятков минут. Сейчас я читаю много, большую роль играет Kindle, потому что так проще. Обычно я читаю одновременно по три-четыре книги.

В электронном виде, да?

В электронном и в бумажном. Если есть какая-то очень толстая книга, сложная, которую я годами не могу прочитать, я плюю и беру бумажную. Есть несколько таких книг. Некоторые книги я читаю годами и продолжаю это делать. Жизнь сложна, я предпочел бы читать их по одной, но у меня не получается. Что-то происходит с моим вниманием, и я могу их читать только в несколько присестов.

А почему вы не стали ученым, а занялись популяризацией науки?

Нет, я стал ученым, я защитил кандидатскую диссертацию, и я доволен тем, как она получилось. Но мне мешает этот второй орган, вторая часть тела. Может быть, к науке я еще вернусь. Но мне не дает покоя эта другая часть тела, которая связана с тем, чтобы рассказывать истории, и чтобы узнавать истории, что-то расследовать.

Вам интересен более живой язык, чем позволяет наука?

Да, и связано с творчеством и с рассказом, кроме того, я, наверно, слишком социальный. Мне стало очень скучно на стадии аспирантуры, когда мой факультет дошел до того, что соседние лаборатории друг с другом не разговаривали. Мне очень не хватало общения, я – социальный человек.

Вообще правильно рассуждает Павел Певзнер, получивший мегагрант. У него есть очень правильная мысль о том, что молодому человеку на стадии аспирантуры очень важно попасть в атмосферу настоящего открытия. Биофак ко времени моей аспирантуры превратился полностью в teaching college, и им и остается. Разумеется, там есть люди, которые занимаются реальной наукой, но их немного. Нас хорошо учили, просто потрясающе. Это было лучшее образование, какое можно было получить. Я знаю пару серьезных белых пятен в моем образовании, но в основном это был очень хороший «коктейль» знаний, проверенный временем.

Но мне очень не хватало научного общения. Я сделал пару попыток уехать, но довольно вялых, потому что какая-то часть меня просто не хотела уезжать. И потом так вышло, что меня закрутил смерч всяких коммуникаций. Я люблю коммуницировать идеи.

Интересно. А как получилось так, что вы стали членом жюри премии «Просветитель»?

Меня пригласили, позвали.

Как складывался опыт чтения книг из длинного и короткого списка книг? Опять же приходилось себя заставлять? Или было интересно? Можете что-то сказать про опыт судейства, какие-то общие вещи.

Книги «Просветителя» читать было интересно. Интересно вот что: мы понимаем, что находимся в такой младенческой стадии популяризации науки. Мы очень ждем, мы очень хотим, мы расчитываем, что наша премия окажется каким-то морфогенетическим фактором.

Возможно, вы знаете, что для яйцеклетки морфогенетическим фактором является обычная гравитация из-за того, что есть верх, и есть низ. В яйцеклетке начинается переориентировка, и исходно вроде бы одинаковые клетки начинают меняться, получается зародыш. Потом начинается экспрессия конкретных генов в конкретных местах. Сила тяжести является морфогенетическим фактором.

Мы надеемся, что вскоре мы увидим молодых авторов, которые пишут по очень простому рецепту, опробованному во всем мире: восемь глав про очевидно важное, для всех интересное явление, в котором будет человеческая история. Качественно рассказанная, качественно найденная, в котором будет исторический background и живая наука. Это ведь удивительно просто!

И каждая глава примерно по 20-30 тыс. знаков. Тот, кто сумеет это первым сделать, тот сорвет куш не в смысле премии, а в смысле книжного рынка. И это вот-вот произойдет. Я думаю, в следующем году. И когда я читаю книги, представленные на премию «Просветитель», то пытаюсь разглядеть эти контуры и рассказать остальным членам жюри, где я почувствовал намек на это, чтобы послать какое-то правильное сообщение сообществу потенциальных авторов. Мне это нравится.

А наши классики-популяризаторы пишут по-другому? Может быть в России какой-то свой формат? Может быть российские читатели ждут иного формата?

Нет, думаю это полетит со страшной силой.

Вам кажется, что наши писатели пишут не так занимательно, как могли бы?

Задача состоит в том, чтобы рассказывать о науке увлекательно, рассказывать интересную историю. Кроме того, нашим авторам больше всего не хватает серьезного качества в работе собственно с наукой. Мы ждем, что писатель, автор будет не забронзовевшим экспертом, который 20 лет не читает то, что написали в его области, а человеком, который с жадностью неофита следит за продвижениями науки. Как это делает Александр Марков,  который с интересом отбирает новые факты об эволюции.. Новая статья в «Nature» у него вызывает азарт коллекционера, готового приобрести новый экспонат в его коллекцию интересных примеров. Мы ждем и других таких авторов.

Как появился «Карманный ученый»? Легче ли популяризировать науку детям или взрослым?

Это два разных жанра, у обоих есть свои плюсы. «Карманный ученый» появился так. Когда я стал научным журналистом, меня вдруг стали окружать совсем другие семьи, чем это было раньше. У меня появилось много новых друзей. Это семьи, в которых нет ученых. И если в моей старой среде папа или мама могли сами ответить на вопрос ребенка или позвонить кому-то из коллег, то теперь мне стали часто звонить, я стал отвечать на вопросы.

С другой стороны, в этот момент началось мое увлечение подкастами и до сих пор не закончилось. Я каждую неделю слушаю много подкастов. Это лучший способ, чтобы время, проведенное в пробке или на тренажере, было потрачено не зря. И я слушаю подкасты, это очень богатый жанр, очень увлекательный.

Был один американский подкаст, который был устроен на принципе автоответчика. Ты перезваниваешь, и они звонят, задают вопрос, человек перезванивает и отвечает. подкаст. Я заитересовался этим. И оказалось, что в нашем издательстве «Розовый жираф» легко могут выделить под это телефонную линию, что большая редкость. Дальше всё понеслось. Так начался мой «Карманный ученый». На следующей неделе я вывешиваю уже 90-ый выпуск «Карманного ученого», в этом учебном году мы добьем до 100.

Фото из Фейсбука Ильи Колмановского

У работы с детьми есть свои плюсы, со взрослыми свои. С детьми интересно то, что ты не должен каждый раз изобретать новостной повод и делать вид, что они уже все знают, поэтому ты должен найти какой-то заход и подход. И в этом плюс. Детей легче развлечь, легче увлечь. Сложность состоит в том, что ты должен подбирать язык, говорить просто. Со взрослыми свои плюсы.

Говорят, что вы начали популяризировать науку на кабельном телевидении.

Да.

А что это за проект?

Это канал «24 Техно», на котором я делаю очень простую передачу. Это крошечная, почти ежедневная, передача, которая в качестве ресурса использует бесплатные видео со всего мира. Поскольку я мониторю всякие международные рассылки для научных журналистов, то я давно заметил, что у них очень много видео, когда в лаборатории что-то делают, или какие-то энтузиасты невиданное что-то изобретают. Там много интересного, и мне жалко, что это пропадает.

И я придумал передачу, которая называется «Проект Параллели», она состоит из двух сюжетов. Я беру два сюжета, которые неожиданно связаны между собой, и про них рассказываю и показываю.

Какие проекты вы ведете на сайте «Розового жирафа»?

Я веду семейство блогов и подкаст. Идея в том, что усталый родитель приходит домой, ему надо срочно за 15 минут побыть хорошей мамой, хорошим папой и показать ребенку что-то интересное и увлекательное. А дома его ждет ненасытный исследователь.

И каждый день они видят какие-то кусочки видео с историей про космос, про палеонтологию, про разные вещи. Мы нашли увлеченых молодых ученых: астронома, географа, и они рассказывают такие штучки. Женя Кац пишет для нас всякие загадки, задачки. Кроме того мы делаем всякие оффлайн встречи с детьми, экскурсии в музях, образовательные интерактивные мероприятия и выпускаем книжки. Я их редактирую, я их выбираю, я их предлагаю. Такая у меня тут роль.

Как возникла идея научно-популярных спектаклей, которые вы делали с Алексеем Семихатовым? Будете ли вы продолжать?

Да, безусловно. И с Алексеем Семихатовым был не первый спектакль. До него мы делали много представлений с другими коллегами и продолжим это делать.

Илья Колмановский и Алексей Семихатов. Фото из Фейсбука И. Колмановского

А про бозон Хиггса будете еще делать?

Хочу. Уговорю Семихатова повторить.

Мой ребенок обожает книги про Джорджа, написанные Стивеном Хокингом. Не скажете ли несколько слов про эту трилогию?

Это три книжки «Джордж и тайны Вселенной», «Джордж и сокровища Вселенной» и «Джордж и большой взрыв». Они замечательны тем, что в них замечательно сочетается односюжетное повествование. У них два возраста читателя, в 7-10 лет ребенок следит за сюжетом, потом, может быть, больше может оценить научную составляющую.

Там есть научно-популярные врезки и фотографии, идет поясняющий основные события background. Первая книга – про черные дыры, вторая – про экзопланеты, и третья – про Большой адронный коллайдер. Мы дружим с Люси, дочерью Хокинга, и я только что узнал, что он сдал в печать уже четвертую книгу.

Классно!

Да, он поразительный. Мы собрали вопросы от российских читателей, от детей, и он прислал нам ответы на нескольких страницах, очень подробно. Все это есть на сайте издательства.

Вопрос такой:  действительно ли это книги пишет он сам или его участие скорее символическое?

Я много общался с Люси Хокинг. Они, на самом деле, пишут книги в очень тесном сотрудничестве как два соавтора. Она много проводит с ним времени, она часто ездит к нему в университет, она живет в Лондоне. И она никогда ничего не делает без него.

У нас был один вопрос в связи Нобелевской премией по бозону Хиггса. Мы попросили Хокинга прокомментировать, Люси спокойно могла что-нибудь придумать сама, но она сказала, извините, я узнаю. Прошло три дня, она получила от него ответ. Он е-мейлом очень хорошо пользуется, ему удобно. Она с ним общается много и по е-мейлу, и лично. Она бы сама не могла этого написать, она журналист, ничего не понимает во всем этом космосе.

Боитесь ли вы наступления электронной книги на бумажную? Как думаете что будет с бумажной книгой лет через 20? Что вообще будет с книгой лет через 20?

Как сказал один бейсбольный тренер, когда у него спросили в начале сезона, что будет дальше, он надвинул кепку на лоб и сказал: «Очень трудно делать предсказания, особенно про будущее». Очень трудно сказать, что будет. Но я пользуюсь обоими носителями, и у них, у каждого, есть свои преимущества.

Штука в том, что ничто не заменит это удобство от листания книги. Это очень телесная, пальцевая метафора книжного «объема», и она отличается от того, как устроен полозок. Она удобней, поэтому тебе удобнее попасть в конкретное место. Я не представляю себе технологию, которая может это заменить. Я думаю, что основная причина того, что сохранятся и бумажные, и электронные книги, именно в этом.

Есть ли на Западе какие-то научно-популярные форматы, которые, как вам кажется, не используются в России, а могли бы использоваться?

Сейчас вот-вот кто-то это сделает и в России. Всякая измененная реальность, когда ты открываешь книжку, наводишь на неё смартфон, и что-то происходит. Например, ты открываешь книжку на изображении акулы,  и акула выпрыгивает.

Электронную книгу?

Нет, бумажную. Это – наполненная реальность. У тебя есть iPad, на нем есть мобильные приложения, ты открываешь книжку, смотришь при помощи видеокамеры, ты видишь эту же книжку на экране, потом вдруг эта акула начинает выпригавать, что-то происходит. Это очень яркая, богатая технология, не только развлекательная. Тут можно много чего делать. Это одна вещь.

Другая вещь – ее на русском рынке сейчас делает только одна группа «NARR8». Она делает очень интерактивные презентации про научпоп. Например, у тебя есть восемь слайдов про чуму. И на каждом у тебя есть полный арсенал айпэдной интерактивности. Там у тебя Париж, и он весь залит дерьмом, и ты можешь пальцем так потереть и оттереть. Так будет написано, что какой-то король первым сделал канализацию, и Париж очистился.

Три года назад все хотели это сделать, но понимали, что это – слишком дорого. В «NARR8» первыми нащупали технологию и поняли, что это не так дорого. Делать это очень интересно, правда, для американского рынка. Сейчас можно только по-английски скачать, хотя все это делают русские ребята, но, по-моему, они по-русски тоже это сделают.

Новые технологии будут использовать iPad, планшеты, какие-то гаджеты?

Да, мне кажется, так и будет.

Я имела ввиду что-то типа фестивалей, каких-то необычных музеев и так далее…

Если говорить про музеи, то на Ленте.ру должен выйти мой большой репортаж про музеи Азии: Гонконг, Сингапур, Токио и Сеул. Я работаю теперь в Политехническом музее, и в этом качестве мы ездили туда как бы с инспекцией. Там удалось увидеть много интересного.

Спасибо за интервью.