«Алла Злобина: «Если бы казалось, перекрестилась бы и не писала»»

Следственным комитетом ДВД Мангистауской области возбуждено уголовное дело по факту публикации в газете «Голос республики» репортажа «Пропавших нашли на русском кладбище». По этому поводу автора — корреспондента газеты Аллу Злобину — вызвали на допрос в ДВД Актау.

Алла Злобина рассказала, о чем шел разговор в кабинете следователя. Ее впечатления не внушают оптимизма: похоже, считает автор публикации, следователи займутся вовсе не поиском пропавших людей, на что надеялись родственники и редакция, а исследованием объективности содержания репортажа. С тем, чтобы в итоге привлечь к ответственности журналиста за обнародование неудобных фактов.

Дело «о репортаже» расследуют уже месяц

— Алла, о том, что по факту публикации Вашего репортажа возбуждено уголовное дело, Вы узнали только в ДВД?

— Да, уже на допросе. В повестке, которую мне вручил сотрудник угрозыска (мне принесли ее на арендуемую в Актау квартиру), не было сказано, по какому делу меня вызывают и в каком качестве. Подобные вызовы, насколько я знаю, незаконны, но мы все-таки пошли в ДВД. Так что все новости я и адвокат Венера Сарсембина, которая представляла мои интересы, узнали уже в кабинете следователя. А именно: уголовное дело возбуждено по факту публикации 6 августа 2012 года репортажа «Пропавших нашли на русском кладбище». Причем почему-то только по одной публикации, хотя на тему исчезновения людей после жанаозенской трагедии в нашей газете было опубликовано три материала.

— А по какой статье возбудили уголовное дело?

— Вот здесь мы вообще ничего не поняли. Наш вопрос: что стало причиной и объектом уголовного расследования — сам репортаж о нахождении мусульманских захоронений на православном кладбище или все-таки факты пропажи людей — так и остался висеть в воздухе. Мы просили копию постановления о возбуждении уголовного дела, но нам не дали даже ознакомиться с ним. Следователь только сообщил: уголовное дело возбуждено им лично 13 августа, то есть чуть больше месяца назад, и что я прохожу по делу в качестве свидетеля (хотя не исключено, что могут перевести и в разряд обвиняемых — такие метаморфозы в жанаозенских процессах случаются часто).

Дословно Тимур Избосинов сказал: «Возбуждено по факту публикации вашей статьи (репортажа)». Я поинтересовалась: «А кто в качестве ответчика и пострадавшего выступает по делу?» Следователь ответил: «Это определит расследование». Мы настаивали, чтобы нам хотя бы озвучили точную формулировку постановления. Ответ был: дело об объективности материала и пропавших жанаозенцах. Вот так туманно. То есть, как мы поняли, речь идет о проверке фактов, изложенных в репортаже.

— Вам не показалось странным, что только один материал послужил поводом для возбуждения уголовного дела?

— Показалось. Если в первом репортаже (которым заинтересовалось ДВД) мы ставим вопрос, кто захоронен на русском кладбище, приводим рассказ родственника, который вскрыл одно из захоронений в поисках своего брата и обнаружил его тело с пулевыми ранениями, спрашиваем, почему тема пропавших людей широко обсуждается только среди жителей Жанаозена, а подтекстом всего репортажа идет вопрос — почему бездействуют правоохранительные органы, то в следующем репортаже я привожу уже конкретные истории семей, где пропали люди.

У меня сложилось впечатление, что акцент сделан не на расследовании фактов, приведенных в публикации, а на том, чтобы определить степень объективности репортажа и ответственность автора. Хотя следователь Избосинов заверил нас: разбираться будут во всем.

Венера Сарсембина, кстати, возразила ему: «Тогда мы тоже в суд подадим. Не проверив, виноват ли автор, вы возбуждаете уголовное дело. Газету „Голос республики“, как и подсудимых на процессе Владимира Козлова, голословно обвиняют в поддержке некоей ОПГ, а теперь по статьям издания еще и возбуждают уголовное дело!»

Тогда следователь спросил меня: «А вам не казалось, что вы публикуете недостоверные факты? Вы же там говорите: 70—80 человек пропало». Правда, он тут же поправился, заметив: «Вы ссылаетесь на других людей — на источники. Вот кто вам рассказал об этом — нам и интересно». Я ответила: «Если бы казалось, перекрестилась бы и не писала». Кстати, интересно, что другие репортажи следователь даже не читал.

Весь этот диалог наталкивает на определенные выводы: все-таки приоритет в этом расследовании, к сожалению, не тот, на который мы надеялись, — что правоохранительные органы начнут поиск людей. Похоже, цель этого расследования совсем другая — показать, что репортаж подготовлен на основе непроверенных фактов.

«Источники раскрывать не буду»

— Если расследование длится уже больше месяца, значит, Вас, возможно, опросили в последнюю очередь? Так сказать, завершающий аккорд?

— Да, думаю, все, с кем я встречалась, уже были опрошены. И знаю как минимум одного человека, который точно отказался от своих слов — от своего рассказа о нахождении родственника в том мусульманском ряду с пулевыми ранениями. Доказать правдивость его первоначального рассказа можно, только проведя эксгумацию тела.

Насколько мне известно, и водителя такси, который возил меня на новое русское кладбище в Актау, опросили в ДВД еще месяц назад. А сотрудники Актауского филиала ДКНБ начали проверку репортажей сразу после первой публикации материалов на эту тему. После чего, кстати, еще один из интервьюеров, с которым перед моим приходом успели провести «беседу» сотрудники ДКНБ, был так перепуган, что не разрешил мне даже записывать его слова в блокнот, не говоря уже о том, чтобы включить диктофон. Он сказал примерно следующее: «Тот, кто написал те репортажи, серьезно „влип“. Это очень серьезное дело...»

— А как проходил сам допрос? Что конкретно интересовало следователя?

— Во-первых, допрос записывался на видеокамеру. Мы возразили: какая необходимость фиксировать мои слова на камеру, если я предупреждена об уголовной ответственности за дачу ложный показаний? Следователь объяснил: запись нужна для материалов уголовного дела и для того, чтобы я не предъявляла претензий по поводу допроса и не меняла показаний.

После допроса мне рассказали: видеозаписи просматривает еще и штатный психолог на предмет: врут — не врут и вообще адекватности допрашиваемого. Это тоже интересный момент (особенно если вспомнить о квалификации психологов, засветившихся в суде в Актау —  ред.).

В целом допрос проходил в свободной форме и довольно доброжелательно. Мне предложили рассказать о том, как я готовила материал, с кем встречалась, сколько раз выезжала в город Жанаозен, какие фамилии пропавших знаю, на какой машине ездила на кладбище. Причем очень детально на тему, поймала такси или вызвала.

— Тут был какой-то подвох?

— Думаю, следователь меня ловил: наши сотовые телефоны в Актау откровенно прослушиваются, и проверить, говорю ли я правду, для них не составляет труда.

Еще были вопросы по редакционной кухне. Например, был такой интересный вопрос: кто именно в нашей редакции прочитывал мои репортажи, кто оценивал достоверность изложенных фактов?

Ну и особенно следователь интересовался моими контактами: откуда я брала информацию. Я ответила: источники раскрывать не буду — имею право. Информацию брала у людей с гарантией конфиденциальности. А редакционное расследование будет продолжено. Это вызвало удивление: «Еще?»

Следователя интересовало также, как я нашла мусульманские захоронения на новом русском кладбище и что именно мне рассказали люди, работающие там. Я считаю, что собранные сведения были достаточным поводом для публикации репортажей об исчезнувших после жанаозенской трагедии людях. О чем и сказала прямо господину следователю.

Так будет расследование или... преследование?

— Чем закончилась Ваша беседа?

— Она не закончилась. Поскольку меня вызвали, не объяснив причины и не определив статуса, я не была полностью подготовлена к ответам. Поэтому мы настояли, чтобы допрос отложили на другой день. Договорились встретиться в субботу, 15 августа.

— Ну а какие еще выводы из нее Вы сделали для себя?

— Если пофантазировать на тему этого нового уголовного дела, то можно предположить разные варианты. Например, с одной стороны, поаплодировать следственному комитету ДВД — начали наконец расследование по фактам пропажи людей. Мы же именно для этого и работаем, для этого пишем свои репортажи. С другой стороны, почему раньше не занимались этим делом? Не попадет ли вся та информация, которую мы предоставим следствию, в руки тех, кто не заинтересован в этом расследовании?

Думаю, есть два варианта. Первый: это уголовное дело закроют из-за отсутствия состава преступления и виноватыми объявят автора и газету. Второй: если не закроют, тогда должны быть найдены те преступники, которые прятали тела.

Должны быть названы их имена, и должно быть доказано: это крайне циничное преступление было организовано, чтобы скрыть реальное количество жертв жанаозенской трагедии. А как мы знаем, все подробности того, что произошло в декабре в Жанаозене, пока еще вызывают очень нервную реакцию у властей. Вот такие мысли посетили после этого допроса.

... От редакции заметим: все-таки очень хочется верить, что полиция займется поиском людей, а не определением объективности репортажей или ответственностью журналиста. Но посмотрим, как будут развиваться события дальше.

Подготовил Нурахмет КЕНЖЕЕВ

Источник: Газета «Голос Республики» № 34 (256) от 14 сентября 2012 года