«Дневник Дыбовского»

Русское географическое общество, Институт географии имени В. Б. Сочавы СО РАН и издательство «Оттиск» (Иркутск) представляют книгу «Дневник Дыбовского. Сборник трудов» (составители А. Д. Калихман, Т. П. Калихман, перевод с польского А. Д. Калихман).

Польский врач и зоолог Бенедикт Дыбовский (1833–1930) внес значительный вклад в изучение Восточной Сибири. Сосланный за участие в Польском восстании 1863 года, он провел в Сибири тринадцать лет. За это время Дыбовский исследовал Прибайкалье, совершил поездки по реке Амур и к побережью Японского моря. Наиболее известными стали его исследования биологии и гидрологии озера Байкал. Он впервые измерил глубину Байкала в поперечном направлении от западного до восточного берега и описал множество видов ракообразных, опровергнув распространенное в те годы мнение о крайней бедности байкальской фауны. В 1928 году 95-летний Дыбовский был избран членом-корреспондентом АН СССР.

«Дневник доктора Бенедикта Дыбовского с 1862 по 1878 год», впервые полностью переведенный на русский язык, охватывает период с момента вступления Дыбовского в ряды повстанцев до окончания его жизни в Сибири. В книгу также вошли краткая автобиография Дыбовского и статья «Физико-географические исследования на Байкале».

Предлагаем прочитать фрагмент главы дневника Бенедикта Дыбовского «Пребывание в Дарасуне — первая зима. 1866 год».

В июле 1867 года Дашкевич призвал на помощь, чтобы выкосить долину, именуемую Дашкевичевой, покрытую прекрасной травой. Явилось немало желающих, косы и грабли были заранее приготовлены. Леон Домбровский, Годлевский, Рогуский, Вишневский, Малиновский, Высоцкий и другие собрались, как будто на маевку; Дашкевич приготовил обед и чай. После того как был выкошен значительный участок, косари сели у костра отдохнуть. Вдруг из-за горы послышался гром, что было предвестником надвигающейся грозы. В июле грозы часто случались в Дарасуне и становились основным препятствием для сенокоса, отличаясь при этом необычно сильными разрядами молний. Молнии сверкали почти без перерывов, полил поистине тропический дождь, после которого река вышла из берегов и разлилась по всей долине, пару раз наводнения являлись причиной утопления лошадей, пасшихся стреноженными, так погибла и лошадь Дашкевича, красивый Мигдалек с конопляной белой гривой и таким же хвостом, купленный для Леона.

И вот, услыхав далекий гром, удвоенный громким эхо, торопливо справились с обедом, запили его кирпичным чаем и собрались домой; но от грозы уйти не удалось, она с чрезвычайной мощью разразилась над нашей долиной, особенно в той части, где били минеральные источники; ослепительные вспышки сопровождались громовыми ударами, а сверху потоками лился дождь. Застигнутые этой бурей рассказывали о наблюдении необычных явлений, таких, например, как падающие с облаков огромные огненные шары, как молнии, ударявшие то в спину, то сбоку, и когда мышцы ног и рук сводили судороги, сопровождавшиеся сполохами и ударами, заставляя останавливаться, несмотря на сильное желание идти. Самой удивительной была слуховая галлюцинация Дашкевича; он остался в долине, укрываясь в стоявшем у него еще с прошлого года шалаше, но теперь с положенной сверху скошенной травой, составил косы, грабли, котлы и тому подобное, решив переждать грозу. Он переживал за своих друзей при каждом ударе молнии, страшно пугавшем его. Он сидел на земле в шалаше и думал, как он потом говорил, не надо ли помолиться в защиту своих друзей. Вдруг среди грохота от ударов молний услыхал громкий голос, произносивший слова: «Не волнуйся, ничего плохого с ними не произойдет». Сразу подумал, что это кто-то из коллег, поэтому громко спросил: «Кто там?» — а не получив ответа, пришел к выводу об услышанном голосе с неба. Тогда привстал на колени и горячо помолился с благодарностью за спасение своих спутников. С этого момента датировалось благочестие Дашкевича. С подобными слуховыми галлюцинациями у знакомых мне людей я сталкивался неоднократно, так, например, лютеранский пастор в Дерпте Бинеманн разговаривал с Господом Богом и слышал его голос, Константин Ельский разговаривал с Божьей Матерью, Корнелий Кунцевич, дерптский кальвинист, слышал небесный голос. Двое последних упомянутых сразу после перенесенной болезни тифа стали обладать такой слуховой галлюцинацией, а также и зрительной, которые могли даже произвольно вызывать при обращении с молитвой к данной небесной особе. Страх перед грозой присущ людям, хотя и животные не свободны от такого страха, заставляющего их терять сознание; табуны лошадей в Даурии проявляют норов, заставляющий их при ударе молнии останавливаться на месте даже без принуждения кнутом; они трясут головой и при каждом ударе молнии обращают глаз на всадника, отклоняя голову в сторону. Такое положение лошади и такие движения головой, свойственные им, заставили нас вспомнить истории так называемых святых о говорящих ослах и мулах, владевших человеческой речью.

Упомянутый факт, очень близкий к видениям Саула, ожесточенного преследователя христиан, наблюдавшийся нами в Даурии, был достойным и убедительным доказательством тесной связи верующих христиан с верующими ламаитами. Мог бы привести описание к данному факту с детальными свидетельствами, позволяющими хотя бы частично объяснить галлюцинации Дашкевича. Мы с Годлевским возвращались верхом из похода в Кыринские горы, невдалеке от Кыры, где смогли добыть экземпляры красноклювой горной галки (Fregilus), а всё происходило в 1872 году. Думал тогда, что это будет новая форма, отличная от формы европейской: Fregilus graculus Pall. Но всего за год до этого, а именно в 1871 году, ее описал английский ученый-орнитолог Суинхоу, форму под названием brachipus. Мы не знали об этом при рассмотрении добычи, но, сильно уставшие, торопились обратно в Кирпичную, где временно останавливались перед отъездом в Цурухайтуй в 1873 году. Проехав в июле почти полдня, заметили на горизонте в южном направлении темное облако, формировавшееся на южной стороне и обычно характеризовавшее надвигающуюся грозу, и, предвидя ее, стали высматривать убежище в долине, по которой ехали, рассмотрев большой балаган, покрытый сеном, стоявший в окружении тополей и берез. В спешке подъехали, в балагане и рядом никого не было, висящий кусок войлока в месте дверного проема был признаком отсутствия жильцов. Внутри лежали постели и одежда, указывавшие на то, что здесь были казаки, прибывшие косить луга. Несмотря на отсутствие хозяев, мы решили остаться; расседлали лошадей, напоили их, как принято здесь летом, и пустили стреноженных пастись; седла и упаковки занесли внутрь балагана и, опустив опять поднятый ранее войлок в проеме, легли спать; видимо, мы спали сном праведников, так как, проснувшись, обнаружили, что было уже четыре часа дня. Вышел и увидел следы сильного дождя, позвал Годлевского, мы восхитились грозой, которая обошлась без грома и не разбудила нас. Годлевский пошел искать лошадей, а я развел огонь в печке для приготовления чая и необходимости поесть перед дальнейшей дорогой. Небо было ясное, воздух теплый, тихо и безветренно. Когда мы оседлали лошадей, стали подходить хозяева балагана, оказавшиеся нашими знакомыми из Акши, рассказавшими нам о сильной грозе с молниями и частично с градом, на счастье редким, но с отдельными градинами размером с человеческий кулак. Нам было стыдно признаваться в своем летаргическом сне, который объяснялся нашей большой усталостью за время почти недельной поездки на лошадях. Молча слушали интересные истории; примерно в половине километра от того места, где стоял балаган, в сторону дороги, по которой мы должны были ехать, молнией убило бурятского ламу, возвращавшегося из-под Акши со скотом, частично не проданным иркутским купцам. Он ехал верхом, а рядом с ним ехали два бурятских пастуха — были уже недалеко от своих юрт, когда начали бить молнии, лошади встали, не желая двигаться дальше, внезапно с неба упал свет в образе гигантского человека прямо перед лошадью ламы, лошадь и он сам были убиты, был слышен голос, призывавший ламу на небеса. Одежда и его лицо, рука, в которой он держал две нити больших красных кораллов (майоран), были сожжены, а частью разбросаны и лежали вокруг тела. Были отправлены посыльные к уездному начальнику в Акшу и бурятскому духовенству в Агинскую степь. У трупа поставили охрану. Рассказчики были сильно взволнованы случившимся, признавая его чудом, верили всему тому, что им говорили буряты: в божественное послание в виде бьющей молнии, в голос с небес, призывавший убитого, и тому подобное. Мы уже здесь повторяли очевидное, как mutatis mutandis, в истории направлявшегося в Дамаск Саула, с основной разницей в том, что молния ударила очень близко к ламе, и он не только ослеп, но и был убит, а двое сопровождавших его пастухов выжили, не пострадал ни один бурят из находившихся неподалеку юрт. Бурятский Саул послал свою душу на небеса с помощью посланца, прибывшего в виде огненного великана, а остатки ламы, простые земные, считались священными и, согласно такой трактовке, должны были быть возведены высокие леса с платформой для размещения тела, и когда вороны и хищники съедят мягкие ткани, остальное положат в ящик и поместят в небольшую часовню, куда каждый год будет приходить процессия с ламским духовенством для того, чтобы просить святого о заступничестве перед небесными властями и о ниспослании благословения народу и его скоту. В таких молитвах принимают участие и православные, будучи убежденными, что Братский Бог — крепкий Бог, а Братская вера — крепкая вера. Прослушав рассказ, мы отправились в путь и, проезжая мимо бурятских юрт, сошли с лошадей, стреножили их, подойдя к телу, охраняемому двумя бурятами. Почтили святого снятием шапок, постояли над ним, лежавшим на спине с небольшим наклоном в правую сторону, с откинутой левой рукой, в которой, вероятно, он держал коралловые нити, полученные у торговцев в обмен на скот, у правой руки был трензель от уздечки, обе руки почернели, лицо черное, обгорели волосы и шапка, правая нога под лошадью, левая со стременем на боку лошади: вокруг тела были рассыпаны крупные кораллы. Всё, что мы увидели, соответствовало рассказам казаков. Ламаистские духовные власти и гражданские власти составили протоколы, свидетели дали показания обо всем увиденном и услышанном, и простой факт превращался в чудесную легенду о прибывшем новом святом, почти таком же значимом, как и прежний.